Мгновение 20
1 мая. Вторник

Командующий 8-й гвардейской армией Василий Иванович Чуйков ждал обещанных парламентеров из немецкой ставки.

«Вот уже три часа утра... Три с половиной... Забрезжил рассвет. Наступило утро Первого мая... В Берлине мрачно, а там, на Родине, в ее восточных районах, уже начались первомайские демонстрации… Наконец в 3 часа 55 минут дверь открылась, и в комнату вошел немецкий генерал с Железным крестом на шее.

Присматриваюсь к нему. Среднего роста, плотный, с бритой головой, на лице шрамы. Правой рукой делает жест приветствия по-своему, по-фашистски; левой подает мне свой документ - солдатскую книжку. Это начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Кребс. С ним вместе вошли начальник штаба 56-го танкового корпуса полковник генерального штаба фон Дуфвинг и переводчик.

Кребс не стал ожидать вопросов.

- Буду говорить особо секретно, - заявил он. - Вы первый иностранец, которому я сообщаю, что тридцатого апреля Гитлер добровольно ушел от нас, покончив жизнь самоубийством.

Произнеся эту фразу, Кребс сделал паузу, точно проверяя, какое воздействие произвело на нас это сообщение. Он, по-видимому, ожидал, что все мы набросимся на него с вопросами, проявим жгучий интерес к этой сенсации. А я, не торопясь, спокойно сказал:

- Мы это знаем!

Затем, помолчав, попросил Кребса уточнить, когда это произошло.

Кребс заметно смутился. Он никак не ожидал, что его сенсационное заявление окажется холостым выстрелом.

- Это произошло в пятнадцать часов сегодня, - ответил он. И, видя, что я смотрю на часы, поправился, уточнил: - Вчера, тридцатого апреля, около пятнадцати часов.

Затем Кребс зачитал письмо Геббельса к советскому Верховному Главнокомандованию… Кребс вручил мне еще два документа: о его полномочиях на ведение переговоров с русским Верховным командованием (бланк начальника партийной канцелярии с печатью подписан Борманом 30 апреля 1945 года) и завещание Гитлера со списком нового имперского правительства и Верховного командования вооруженных сил Германии (этот документ подписан Гитлером и свидетелями; на нем пометка - 4 часа 00 минут 29 апреля 1945 года)».

Почему же Чуйков ответил Кребсу, что знал о смерти Гитлера? Сам командарм давал такое объяснение: «Должен признаться, что я не знал о смерти Гитлера и не ожидал услышать о ней из уст Кребса. Однако же, готовясь к этому разговору, я настроил себя встретить любую неожиданность спокойно, не выказывая и тени удивления, не делая торопливых выводов…

- В этих документах речь идет о Берлине или обо всей Германии? - спросил я.

- Я уполномочен Геббельсом говорить от имени всей германской армии, - последовал ответ.

- Идет ли речь о капитуляции?

- Есть другие возможности прекратить войну, - ответил Кребс. - Для этого необходимо дать возможность собраться новому правительству во главе с Дёницем, которое решит вопрос путем переговоров с Советским правительством…

- Кто сейчас замещает Гитлера?

- Сейчас Гитлера замещает Геббельс. Он назначен канцлером. Но перед смертью Гитлер создал новое правительство во главе с президентом гросс-адмиралом Дёницем.

Пока я разговаривал с Кребсом, мой адъютант, Всеволод Вишневский и Евгений Долматовский старательно записывали каждое слово. Чего-чего, а секретарей на этих переговорах хватало…

Получив первые ответы на свои вопросы от Кребса, решаю позвонить командующему фронтом. Беру телефонную трубку, вызываю маршала Жукова».

Командующий войсками 1-го Белорусского фронта Георгий Константинович Жуков взял трубку.

В его «Воспоминаниях и размышлениях» читаем: «В 4 часа генерал В.И. Чуйков доложил мне по телефону, что генерал Креббс сообщил ему о самоубийстве Гитлера. По словам Кребса, это произошло 30 апреля в 15 часов 50 минут. Василий Иванович зачитал мне содержание письма Геббельса и Бормана к советскому Верховному Главнокомандованию:

"Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера мы уполномочиваем генерала Креббса в следующем. Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Дёницу, мне и Борману. Я уполномочил Бормана установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери. Геббельс".

К письму Геббельса было приложено завещание Гитлера со списком нового имперского правительства».

Продолжал Чуйков: «Г.К. Жуков сказал, что немедленно доложит в Москву. Я же должен ждать у телефона: возможно, будут вопросы и потребуются разъяснения...

Через минуту в телефоне слышится:

- Спросите Кребса, хотят ли они сложить оружие и капитулировать или же намерены заниматься переговорами о мире?

Спрашиваю Кребса в упор:

- Идет ли речь о капитуляции и заключается ли ваша миссия в том, чтобы ее осуществить?

- Нет, есть другие возможности.

- Какие?

- Разрешите и помогите нам собрать новое правительство, которое назначил Гитлер в своем завещании, и оно решит этот вопрос в вашу пользу.

Докладываю этот ответ Г.К. Жукову. Он приказывает снова ждать у телефона…

- Что за новое правительство? - интересуется Жуков.

Я как раз, читая завещание Гитлера, дошел до состава этого нового правительства…

- Что еще может сказать Кребс? - спросил Жуков. Передаю вопрос Кребсу. Тот пожимает плечами. Тогда я пояснил ему, что мы можем вести переговоры только о полной капитуляции Германии перед союзниками по антигитлеровской коалиции: СССР, США и Англией. В этом вопросе мы едины.

- Для того чтобы иметь возможность обсудить ваши требования, я прошу о временном прекращении военных действий и о помощи новому правительству собраться здесь, в Берлине… Мы просим признать новое правительство Германии до полной капитуляции, связаться с ним и дать ему возможность войти в сношение с вашим правительством. От этого выгадаете только вы.

Повторив, что у нас одно условие - общая капитуляция, я вышел в соседнюю комнату позвонить командующему фронтом.

В докладе маршалу Жукову я изложил свои соображения… Маршал задал несколько вопросов, сказал, что он сейчас доложит обо всем в Москву, и приказал мне продолжать переговоры и добиться от Кребса согласия на общую капитуляцию».

Жуков рассказывал: «Ввиду важности сообщения я немедленно направил моего заместителя генерал-полковника В.Д. Соколовского на командный пункт В.И. Чуйкова для переговоров с немецким генералом. В.Д. Соколовский должен был потребовать от Кребса безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Тут же соединившись с Москвой, я позвонил И.В. Сталину. Он был на даче. К телефону подошел начальник управления охраны генерал Власик, который сказал:

- Товарищ Сталин только что лег спать.

- Прошу разбудить его. Дело срочное и до утра ждать не может.

Очень скоро И.В. Сталин подошел к телефону. Я доложил о самоубийстве Гитлера, о появлении Кребса и решении поручить переговоры с ним генералу В.Д. Соколовскому и просил его указаний.

И.В. Сталин ответил:

- Доигрался подлец! Жаль, что не удалось взять его живым. Где труп Гитлера?

- По сообщению генерала Кребса, труп Гитлера сожжен на костре.

- Передайте Соколовскому, - сказал Верховный, - никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести. Если ничего не будет чрезвычайного, не звоните до утра, хочу немного отдохнуть перед парадом».

Генерал Соколовский приехал в штаб Чуйкова. «Выслушав меня, Соколовский начинает сам спрашивать Кребса. Воспроизвожу их диалог:

Соколовский (Кребсу). Когда вы объявите о Гитлере и Гиммлере?

Кребс. Тогда, когда мы придем к соглашению с вами о новом правительстве...

Соколовский. У вас есть Геббельс и другие - и вы сможете объявить капитуляцию.

Кребс. Только с разрешения Дёница, а он вне Берлина. Мы могли бы послать Бормана к Деницу, как только объявим паузу. У меня нет ни самолета, ни радио.

Атмосфера накаляется.

- Сложите оружие, тогда будем говорить о дальнейшем.

Кребс. Нет, это невозможно. Мы просим перемирия в Берлине… Надо Дёница вызвать сюда, пропустите его.

Соколовский. Капитулируйте - и мы пропустим его немедленно.

Кребс. Я не полномочен это решить...

- Немедленно капитулируйте, тогда мы организуем поездку Дёница сюда.

Кребс. Я не могу без Дёница капитулировать. (Подумав.) Но я все же мог бы спросить об этом Геббельса, если вы отправите к нему полковника. (Показывает на своего адъютанта).

Соколовский. Итак, мы пришли к следующему: немецкий полковник идет к доктору Геббельсу узнать, согласен ли тот на немедленную капитуляцию…

Кребс (снова упирается). Без Дёница ни я, ни Геббельс не можем допустить капитуляцию.

- Тогда вы не создадите правительство.

Кребс. Нет, надо создать правительство. Потом решить вопрос о капитуляции.

Соколовский выходит в соседнюю комнату, звонит командующему фронтом».

Жуков запомнил: «Около 5 часов утра мне позвонил генерал В.Д. Соколовский и доложил о первом разговоре с генералом Кребсом.

- Что-то хитрят они. Кребс заявляет, что не уполномочен решать опрос о безоговорочной капитуляции. По его словам, это может решить только новое правительство Германии во главе с Дёницем. Кребс добивается перемирия якобы для того, чтобы собрать в Берлине правительство Дёница. Думаю, нам следует послать их к чертовой бабушке, если они сейчас же не согласятся на безоговорочную капитуляцию.

- Правильно, Василий Данилович, - ответил я. – Передай, что если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем такой удар, от которого в Берлине не останется ничего, кроме развалин».

Пока Соколовский говорил с Жуковым, Чуйков продолжил душеспасительные беседы с Кребсом. «Он заговорил первым, снова настаивая на временном перемирии…

- Я задаю вам прямой вопрос: в чем смысл вашей борьбы?

Несколько секунд Кребс смотрел на меня молча, не зная, что сказать, затем выпалил:

- Мы будем бороться до последнего.

Я не мог сдержать иронической улыбки…

Переговоры утомляли все больше. Ясно: Кребс имеет задачу убедить нас признать «новое» правительство. Без согласия Геббельса и Бормана он не может изменить высказанных им предложений и будет твердить одно и то же…

Немец-переводчик вмешивается в разговор:

- Берлин решает за всю Германию.

Кребс его тут же обрывает:

- Я сам говорю по-русски не хуже вас. - И, обращаясь ко мне уже на русском языке, быстро заговорил. - Я боюсь, что будет организовано другое правительство, которое будет против решений Гитлера. Я слушал только радио Стокгольма, но мне показалось, что переговоры Гиммлера с союзниками зашли далеко…

После короткой паузы Кребс снова повторил о необходимости создания нового германского правительства, что задача нового правительства - заключить мир с державой-победительницей, то есть с СССР.

Я дал понять Кребсу еще раз, что действия правительств США и Англии согласованы с нашим правительством, что демарш Гиммлера я понимаю как неудачный дипломатический шантаж. Что касается нового правительства, то мы думаем так: самое авторитетное немецкое правительство для немцев, для нас и наших союзников будет то, которое согласится на полную капитуляцию…

Время потянулось еще медленнее. Но приходилось сидеть и ждать решений Москвы. Переходим к частным разговорам…

Долгая пауза.

Чтобы прервать молчание, я спросил:

- Почему Гитлер покончил жизнь самоубийством?

- Военное поражение, которого он не предвидел. Надежды немецкого народа на будущее потеряны. Фюрер понял, какие жертвы понес народ, и, чтобы не нести ответственности при жизни, решил умереть.

- Поздно понял, - заметил я. - Какое было бы счастье для народа, если бы он это понял пять-шесть лет назад...

Позвонил маршал Жуков… Мы договорились, что полковник, сопровождавший Кребса, и немецкий переводчик возвратятся к себе, чтобы установить прямую телефонную связь с имперской канцелярией. С ними ушли два наших связиста - офицер и рядовой, которых выделил начальник штаба армии.

К этому времени ко мне на КП прибыл член Военного совета армии… Мы перешли в соседнюю комнату, приспособленную под столовую. Принесли чай, бутерброды. Все проголодались. Кребс тоже не отказался. Взял стакан и бутерброд. Я заметил, как дрожат у него руки.

Сидим уставшие. Чувствуется близость конца войны, но ее последние часы утомительны. Ждем указания Москвы».

Адъютант Кребса ушел к Геббельсу. Сам Кребс произнес:

« - Я думаю, уверен, что есть только один вождь, который не хочет уничтожения Германии. Это - Сталин. Он говорил, что Советский Союз невозможно уничтожить и также нельзя уничтожить Германию. Это нам ясно, но мы боимся англо-американских планов уничтожения Германии. Если они будут свободны в отношении нас - это ужасно...

- Тогда, господин генерал, мне окончательно непонятно ваше упорство. Бои в Берлине - это лишняя трата крови.

Кребс. Клаузевиц говорил, что позорная капитуляция - худшее, а смерть в бою - лучшее. Гитлер покончил с собой, чтобы сохранить уважение немецкого народа...

Логика самоубийц. Мы расспрашиваем генерала о подробностях самоубийства Гитлера.

Кребс. Было несколько свидетелей: Геббельс, Борман и я. Согласно завещанию труп облили бензином и сожгли... Перед смертью фюрер попрощался с нами, предупредил нас. Мы отговаривали его, но он настаивал на своем. Мы советовали ему прорваться на Запад...

- Кто начальник штаба вашей ставки?

- Йодль, а Дёниц - новый верховный главнокомандующий, оба в Мекленбурге. В Берлине только Геббельс и Борман.

- Что же вы раньше не сказали, что Дёниц в Мекленбурге?

Кребс молчит. Беру трубку, вызываю маршала Жукова и докладываю:

- «Верховный главнокомандующий» гросс-адмирал Дёниц находится в Мекленбурге, там же рядом и Гиммлер, которого Геббельс считает предателем. Герман Геринг якобы болен, находится на юге. В Берлине только Геббельс, Борман, Кребс и труп Гитлера.

Маршал Жуков говорит, что эта путаница, неразбериха с посылкой парламентеров к нам, в Берлине, а на западе и на юге - к союзникам задерживает решение нашего правительства. Но ответ скоро будет и, наверное, с требованием полной капитуляции».

Чуйков: «9 часов 45 минут. Звонок. Советское правительство дает окончательный ответ: капитуляция общая или капитуляция Берлина. В случае отказа - в 10 часов 40 минут мы начинаем новую артиллерийскую обработку города. Говорю об этом Кребсу.

- Я не имею полномочий, - отвечает он. - Надо воевать дальше, и кончится все это страшно. Капитуляция Берлина тоже невозможна, Геббельс не может дать согласия без Дёница. Это большое несчастье...

Соколовский. Мы не пойдем на перемирие или на сепаратные переговоры. Почему Геббельс сам не может принять решение?

Кребс (снова и снова). Если мы объявим полную капитуляцию Берлина, то все поймут, что фюрер погиб. А мы хотим создать правительство и сделать все организованно».

«В назначенное время ответа от Геббельса и Бормана не последовало, - констатировал Жуков. - В 10 часов 40 минут наши войска открыли ураганный огонь по остаткам особого сектора обороны центра города».

Дали связь с имперской канцелярией. Генерал Кребс приободрился, просит точно записать все пункты капитуляции, предъявленные советским командованием. Берет в руки трубку и начинает говорить. Подчеркивает пункт: по радио будет объявлено о предательстве Гиммлера. Геббельс ответил, что требует возвращения генерала Кребса и тогда лично все с ним обсудит. Мы даем согласие.

Затем Кребс еще раз прочел свою запись наших условий капитуляции:

«1. Капитуляция Берлина.

2. Всем капитулирующим сдать оружие.

3. Офицерам и солдатам, на общих основаниях, сохраняется жизнь.

4. Раненым обеспечивается помощь.

5. Предоставляется возможность переговоров с союзниками по радио».

Мы разъясняем:

- Вашему правительству будет дана возможность сообщить о том, что Гитлер умер, что Гиммлер - изменник, и заявить трем правительствам - СССР, США и Англии о полной капитуляции. Мы, таким образом, частично удовлетворим и вашу просьбу. Будем ли мы помогать вам в создании правительства? Нет. Но даем вам право сообщить список лиц, которых вы не хотите видеть в качестве военнопленных. Мы даем вам право после капитуляции сделать заявление Союзным Нациям. От них зависит дальнейшая судьба вашего правительства.

- Список лиц, находящихся в Берлине, который мы дадим, не будут рассматривать как список военнопленных?

- Это обеспечено. Офицерам сохраним звания, ордена, холодное оружие. Мы даем право представить список членов правительства, право связи с Дёницем и так далее. Но все это после капитуляции…

Он заверил, что постарается обо всем быстро договориться.

13 часов 08 минут.

Кребс ушел. Парламентер от руководства третьего рейха не согласился на капитуляцию, не захотел приостановить разрушение Берлина и прекратить напрасные жертвы с той и другой стороны, включая мирных граждан».

Первомайский подарок в это время подготовили войскам, воевавшим в Берлине, наши летчики. «После полудня 1 мая над Берлином появились две группы самолетов, - рассказывал командующий ВВС Новиков. - Вели их лучшие летчики 1-го и 115-го гвардейских истребительных полков. С флагманов над самим рейхстагом были сброшены два красных знамени. Они долго кружились в дымном воздухе, а навстречу им с земли неслось мощное "ура" и трещали автоматные салюты».



В Москве же прошел полноценный военный парад. Сталин, слегка выспавшийся, как обычно был на трибуне Мавзолея Ленина, приветствуя войска. Был на трибуне и главнокомандующий Военно-Морскими силами СССР Николай Герасимович Кузнецов: «Как бывало не раз, после парада состоялся скромный обед на даче Сталина, в Кунцеве. Выдался теплый день, и человек 30 приглашенных уселись за столом на открытой лужайке. Всем было известно, что идут последние бои за Берлин… Это сказывалось на настроении присутствовавших…

Тостом «за Победу» начался обед. Но И.В. Сталин, не любивший громких слов, переключился на деловые разговоры. Он, по существу, продолжал работать. То и дело ему приносили телеграммы, на которые он давал нужные ответы. Он, всегда придававший значение секретности и редко говоривший лишнее, на этот раз вел себя по-иному. Запомнились две телеграммы: поздравительная от В.М. Молотова, находившегося в этот день в Сан-Франциско, и от маршала Г.К. Жукова, доносившего из Берлина о попытках нового фашистского руководства уже фактически разгромленной Германии вести мирные переговоры. Эти телеграммы Сталин прочел вслух, явно довольный ходом дела. Потом мы говорили о мирном строительстве и планах на будущее.

Такие обеды никогда не затягивались: через два часа уже все разъезжались по своим делам. Так было и на этот раз. Я отправился в наркомат, чтобы заслушать последние сведения с флотов».



В Берлине в руках немцев остались только Тиргартен и правительственный квартал, где располагалась и имперская канцелярия, во дворе которой находился бункер ставки Гитлера. Битва за Берлин продолжалась, и о ней рассказывал Георгий Жуков. «248-я (командир дивизии генерал Н.З. Галай) и 230-я (командир дивизии полковник Д.К. Шишков) стрелковые дивизии 5-й ударной армии Н.Э. Берзарина 1 мая штурмом овладели государственным почтамтом и завязали бой за дом министерства финансов, расположенный напротив имперской канцелярии. 1 мая 301-я дивизия армии Н.Э. Берзарина (командир дивизии полковник В.С. Антонов) во взаимодействии с 248-й стрелковой дивизией штурмом овладела зданиями гестапо и министерства авиации.

Под прикрытием пехоты вперед рванулся артиллерийский самоходный дивизион: А.Л. Денисюк, командир установки, поставил свою самоходку в проем ограды и в туманной мгле примерно в ста метрах увидел серое здание имперской канцелярии, на фасаде которой красовался громадный орел со свастикой. Денисюк подал команду:

- По фашистскому хищнику – огонь!

Фашистский герб был сбит.

Последний бой за имперскую канцелярию, который вели 301-я и 248-я стрелковые дивизии вечером 1 мая, был очень труден. Схватка на подступах и внутри здания носила особенно ожесточенный характер. В составе штурмовой группы 1050-го стрелкового полка действовала старший инструктор политотдела 9-го стрелкового корпуса майор Анна Владимировна Никулина. Вместе с бойцами И. Давыдовым и Ф. Шаповаловым она пробралась через пролом крыши наверх и, вытащив из-под куртки красное полотнище, с помощью куска телефонного провода привязала его к металлическому шпилю.

Над имперской канцелярией взвилось Красное знамя».



Все еще возглавлявший оборону Берлина генерал артиллерии Гельмут Вейдлинг рассказывал: «В 13 часов 1 мая генерал Кребс вернулся в имперскую канцелярию. Русские, как и следовало ожидать, отклонили предложение о перемирии и потребовали безоговорочной капитуляции Берлина. Моя точка зрения снова уперлась в упрямство Геббельса, которого поддержали преданные ему Борман и Кребс. Капитуляция была отклонена. Я получил разрешение для проведения прорыва, который ранее намечал на вечер 30 апреля».

Генерал Монке, еще удерживавший правительственный квартал, подтверждал: «Я услышал, что перемирие русскими не принято и русское командование настаивает на безоговорочной капитуляции Берлина. Особенно энергично возражали против капитуляции доктор Геббельс и Борман, обосновывая это тем, что прежде должна состояться беседа с гросс-адмиралом Дёницем…»

Стратеги, находившиеся в бункере, наконец-то сочли нужным уведомить Дёница, что он теперь по завещанию фюрера является президентом Германии.

Гросс-адмирал пригласил к себе генерал-фельдмаршала Кейтеля и показал ему «две новые радиограммы: а) от Геббельса – со списком якобы назначенного фюрером имперского правительства;… б) от Бормана – о том, что оговоренный случай произошел, и тем самым Дёниц становится преемником». Радиограмма от Бормана была получена Дёницем в 10.35. От Бормана и Геббельса в 15.18: «Фюрер скончался вчера в 15.30. Завещание от 29.4 передает вам пост президента». Там был и известный нам список правительства.

Дёниц не отказался от поста. Напротив, он постарался вести себя как самостоятельная фигура. Адмирал сразу же заявил Кейтелю что, «как глава государства, он ни в коем случае не позволит навязывать себе состав кабинета».

Но на что он мог рассчитывать в той ситуации? На то же, на что рассчитывал Гитлер все предшествовавшие недели: на сохранявшиеся армейские соединения и на противоречия между союзниками, позволявшими надеяться хотя бы на почетную капитуляцию на Западе.

Конечно, речь уже не шла о войсках, шедших спасать Берлин. Армия Венка, писал генерал фон Типпельскирх, «удерживала фронт в районе Белица до тех пор, пока 1 мая совершенно измотанные десятидневными боями остатки 9-й армии не осуществили последний прорыв; через боевые порядки противника сумели прорваться 25-30 тысяч человек, которые, однако,.. оказались совершенно сломленными морально и физически. Венк принял решение, прикрываясь заслоном в нижнем течении реки Хафель, отходить к Эльбе севернее Магдебурга. Он надеялся с согласия американцев переправить армию через Эльбу в районе Тангермюнде, чтобы не попасть в руки русских.

Основной целью действий генерал-полковника Хейнрици также было спасение оборонявшихся между Одером и Эльбой севернее Берлина соединений группы армий "Висла" и, насколько возможно, масс беженцев». То есть, остатки 12-й и 9-й армий немцев и группа армий «Висла» шли не на Берлин, а в прямо противоположную сторону.

Но сохранялись две сильные и боеспособные группы германских армий. Группа «Центр» располагалась в основном на территории Чехословакии и не собиралась капитулировать. Командующий 5-й ударной армией генерал-полковник Жадов, соприкасавшийся с нею, высоко оценивал ее потенциал: «они имели в своем составе свыше миллиона солдат и офицеров, составлявших 62 дивизии, в том числе 16 танковых и моторизованных, 35 отдельных полков и 120 отдельных батальонов. На их вооружении имелось 9 700 орудий и минометов, 2200 танков и штурмовых орудий, около 1000 боевых самолетов. Все эти силы входили в состав трех танковых (1, 4 и 6-я СС) и двух полевых (17-я и 8-я) армий, сведенных в группу армий "Центр"… Эта группировка должна была возможно дольше удержать за собой районы Западной и Центральной Чехословакии, продолжая всеми силами и средствами борьбу на Восточном фронте, чтобы обеспечить себе отход на запад и капитуляцию перед американцами».

Кроме того, в Прибалтике, в тылу советских войск, находилась группа армий «Курляндия». На побережье Балтийского моря продолжала сражаться группа войск «Восточная Пруссия». В Австрии и Югославии против войск 2-го и 3-го Украинских фронтов и Народно-освободительной армии Югославии дрались еще две группы немецко-фашистских армий – «Австрия» и «Юг», вместе насчитывавшие более тридцати дивизий.



Войска 1-го Украинского фронта Ивана Степановича Конева вели бои в Берлине и окрестностях, «армии Рыбалко и Лучинского в течение всего 1 мая очищали от противника районы Вильмерсдорфа и Халензее… Шесть тысяч неприятельских солдат и офицеров, переправившихся в ночь на 1 мая с острова на материк, были по частям уничтожены или пленены в расположении различных частей армии Лелюшенко».

Но Конев уже нацеливался на решение новой задачи: проведение Пражской операции.

Черчилль 1 мая добавил к отправленному накануне письму Трумэну («если западные союзники не будут играть важную роль в освобождении Чехословакии, эту страну постигнет участь Югославии»), послание Эйзенхауэру: «Я надеюсь, что ваш план не помешает вам продвинуться к Праге, если у вас будут необходимые для этого войска и если вы не встретитесь с русскими раньше. Я думал, что вы не собираетесь сковывать себя, если у вас будут войска и территория окажется свободной».

Гонка за Прагу, как недавно гонка за Берлин, оказывалась в центре новых противоречий Москвы и союзников.

Конев писал: «чем дальше, тем чаще приходилось вспоминать о существовании группы армий Шёрнера, находившейся на нашем левом крыле и южнее,.. перед нашими соседями – 2-м и 4-м Украинскими фронтами. Поэтому не могу сказать, что звонок из Ставки… застал меня врасплох. Сталин спросил:

- Как Вы думаете, кто будет брать Прагу?

Оценивая обстановку и зная, что войска 1-го Украинского фронта, по существу, нависли над Чехословакией и вскоре начнут освобождаться, после выполнения задачи, связанной с Берлином, я понимал, что положение нашего фронта, видимо, будет выгодно использовать в связи со сложившейся обстановкой… Прикинув все это еще раз, я доложил Верховному главнокомандующему, что, по-видимому, Прагу придется брать войскам 1-го Украинского фронта».

Заместитель начальника Генштаба генерал-полковник Штеменко рассказывал: «В ночь на 1 мая 1945 г. Ставка Верховного Главнокомандования распорядилась не позже 4 мая сменить войска 1-го Украинского фронта, находившиеся в Берлине, силами армий левого крыла 1-го Белорусского фронта. И.С. Коневу было приказано не позже 3 мая закончить ликвидацию группировки немцев, окруженной восточнее Луккенвальде, и после смены освободившиеся войска правого крыла фронта бросить в стремительное наступление в общем направлении на Прагу…

Так складывалась основа замысла Пражской операции трех советских фронтов. При этом 1-й Украинский фронт являлся главной силой. Он должен был отрезать пути отхода противника на запад и юго-запад, создать северный и западный фасы кольца окружения войск Шёрнера, сидевших в Рудных горах и Судетах. С востока центром на Оломоуц двигался 4-й Украинский фронт А.И. Еременко. С юга наносил удары 2-й Украинский фронт Р.Я. Малиновского. Окружив противника, этим фронтам надлежало расчленять и уничтожать окруженную группировку одновременными и последовательными ударами на земле и с воздуха. В западную часть Чехословакии вступали войска наших союзников».

Ключевая роль отводилась 1-му Украинскому фронту Конева: «Из района Берлина значительной части войск, входивших в нашу ударную группировку, предстояло проделать марш в 150-200 км, чтобы достичь исходных позиций… Исходя из общей установки и директивы Ставки, мы создали на правом фланге северо-западнее Дрездена ударную группировку из трех общевойсковых армий Пухова, Гордова и Жадова, двух танковых корпусов Полубоярова и Фоминых и пяти артиллерийских дивизий».

В 18 часов Соколовский доложил Жукову, что немецкое руководство прислало своего парламентера. «Он сообщил, что Геббельс и Борман отклонили требование о безоговорочной капитуляции, - писал маршал. - В ответ на это в 18 часов 30 минут с небывалой силой начался последний штурм центральной части города, где находилась имперская канцелярия и засели остатки гитлеровцев».

Генерал Телегин, член Военного совета 1-го Украинского фронта, оценивал произведенный эффект: «1 мая в 18 часов 30 минут огромной силы удар обрушился на укрепления врага. Клубы черного дыма закрыли солнце. Весь первомайский вечер, всю ночь гремела неистовая канонада. Сметая с земли последние очаги вражеского сопротивления. Из подвалов, бункеров, тоннелей метрополитена высыпали с поднятыми руками вражеские солдаты и офицеры. Окна домов запестрели тысячами самодельных белых флагов – знаков капитуляции».

Но не все были готовы сдаться.

Страшные показания даст 7 мая врач имперской канцелярии Гельмут Кунц. Еще 27 апреля жена Геббельса обратилась к нему с просьбой помочь всей ее семье умереть. Доктор обещал. «1 мая с.г. примерно в 4-5 часов дня мне в госпиталь позвонила по телефону жена Геббельса, которая заявила, что прошло уже достаточно времени, и просила сейчас же прийти в бункер…

Жена Геббельса пригласила меня зайти в кабинет и заявила, что решение уже принято (речь шла об умерщвлении детей), т.к. фюрер умер, и примерно в 8-9 часов вечера части будут пытаться выходить из окружения, и поэтому мы должны умереть… Во время беседы я предложил жене Геббельса отправить детей в госпиталь и представить их под опеку Красного Креста, на что она не согласилась и заявила: пусть лучше дети умирают.

Минут через 20, в момент нашей беседы в рабочий кабинет вернулся Геббельс, который обратился ко мне со словами:

- Доктор, я Вам буду очень благодарен, если Вы поможете мне умертвить детей.

Я Геббельсу так же, как и его жене, предлагал отправить детей в госпиталь под защиту Красного Креста, на что он ответил:

- Это сделать невозможно, ведь все-таки они дети Геббельса.

После этого Геббельс ушел, и я остался с его женой, которая около часа занималась пасьянсом (гадание на картах)…

Геббельс возвратился к себе в рабочий кабинет, а я вместе с его женой пошел в их квартиру (бункер), где в передней комнате жена Геббельс взяла из шкафа шприц, наполненный морфием, и вручила мне, после чего мы зашли в детскую спальню. В это время дети уже лежали в кроватях, но не спали.

Жена Геббельса объявила детям:

- Дети, не пугайтесь, сейчас вам доктор сделает прививку, которую сейчас делают детям и солдатам.

С этими словами она вышла из комнаты, а я остался один в комнате и приступил к впрыскиванию морфия, сначала двум старшим девочкам, затем мальчику и остальным девочкам. Впрыскивание делал в руки ниже локтя по 0,5 кубика. Процедура впрыскивания продолжалась примерно 8-10 минут. После чего я снова вышел в переднюю, где застал жену Геббельса, которой заявил, что нужно обождать минут 10, потом дети заснут, и одновременно я посмотрел на часы – было 20 часов 40 минут.

Спустя 10 минут жена Геббельса в сопровождении меня вошла в спальню к детям, где пробыла минут 5, каждому из них вложила в рот по раздавленной ампуле цианистого калия… Затем я с ней направился вниз, в рабочий кабинет Геббельса, где мы застали последнего в очень нервозном состоянии, расхаживающим по комнате. Войдя в кабинет, жена Геббельса заявила:

- С детьми все кончено, теперь нам нужно подумать о себе.

На что ей Геббельс ответил:

- Нужно торопиться, так как у нас мало времени.

Дальше жена Геббельса заявила:

- Конечно, мы пойдем на улицу, в сад».

Убивать своих детей могут только нелюди. Но доктор каков… Нацистские врачи могли согласиться участвовать в убийстве детей - по просьбе родителей!

В Берлине в тот день было немало самоубийств. В полдесятого вечера в коридоре общей столовой в бункере выстрелил себе из табельного оружия в сердце генерал Кребс. Здесь же последовал его примеру генерал Бургдорф.

Но большинство остававшихся в центре Берлина войск, включая группу Монке и обитателей бункера фюрера, его охрану, попытались прорваться из города – на северо-запад. «Большинство беглецов было убито в беспорядочном ночном бою, - писал Энтони Бивор. - Некоторым все же удалось прорваться в этой сумятице, в том числе Борману и Артуру Аксману – вождю гитлерюгенда. Борман, отбившись от основной группы, похоже, наткнулся на группу советских солдат и принял яд».

Вейдлинг расскажет: «Между тем обстановка… осложнилась настолько, что о прорыве теперь нельзя было и думать. В ночь с 1 на 2 мая я капитулировал вместе с частями, с которыми еще имел связь, и сдался в плен русским войскам».



В 21.30 гамбургская станция «Германское радио» проиграла траурный марш, а затем генерал Дёниц обратился к нации и сообщил о кончине Гитлера, сражавшегося «во главе своих войск». Адмирал заявил, что вермахт будет «бороться против большевизма, пока в Восточной Германии остаются немецкие войска и сотни тысяч семей».

Именно тогда узнали о смерти Гитлера западные союзники. «Вечером 1 мая мы перехватили сообщение немецкого радио, что Гитлер умер на своем командном посту в Берлине и что своим преемником в качестве фюрера он назначил адмирала Дёница», - свидетельствовал английский фельдмаршал Бернард Монтгомери. Его войска в тот день проводили операцию, которую по достоинству оценил командующий англо-американскими войсками Дуайт Эйзенхауэр: «1 мая 11-я бронетанковая дивизия 8-го английского корпуса предприняла блестящий бросок к Балтийскому морю через Шлезвиг-Гольштейн и вступила в Любек во второй половине дня 2 мая. Это предрешило судьбу противника в Дании, а также перерезало пути возможного отхода некоторых частей из разгромленных в Германии сил в эту страну».

Из сообщения гамбургской радиостанции узнал о гибели фюрера и Уинстон Черчилль.



В апреле во всей Европе стояла теплая погода, скорее летняя, чем весенняя. В ночь с 30 апреля на 1 мая в Лондоне неожиданно густо повалил снег. К рассвету клумбы с цветами были покрыты толстым слоем снега, ветви сирени согнулись под белым покрывалом.

Уинстон Черчилль проводил военную операцию в Италии. Не против немцев. Он двинул британские войска фельдмаршала Александера в Триест, чтобы вытеснить оттуда югославскую армию Тито. «1 мая Александер сообщил мне, что по его расчету, войска 8-й армии достигнут Триеста в ближайшие 24 часа. Эти войска получили приказ занять Триест, якорную стоянку в Поле и линии коммуникаций между Италией и Австрией».

Александер направил Тито послание: «Я полагаю, что любые Ваши силы, которые могут оказаться в зоне моих операций, поступят под мое командование, как это Вы предложили во время наших недавних бесед в Белграде, и что сейчас Вы издадите приказ по этому поводу». А Черчиллю фельдмаршал Александер писал: «Регулярные войска Тито сражаются сейчас в Триесте и уже заняли основную часть Истрии. Я совершенно уверен, что он не отведет своих войск, получив приказ об этом, если только русские не дадут ему указания сделать это.

Если объединенный англо-американский штаб прикажет мне занять всю Венецию-Джулию, в случае необходимости - силой, мы наверняка будем вынуждены сражаться с югославской армией, которая будет опираться, по меньшей мере, на моральную поддержку русских. Мне кажется, что нам, пока мы не пошли на это, было бы также важно подумать о настроении наших собственных войск в этом вопросе. Они горячо восхищаются партизанской армией Тито и очень сочувствуют ей в ее борьбе за свободу. Поэтому мы должны весьма тщательно взвесить, прежде чем предложить войскам отвернуться от общего врага для того, чтобы сразиться с союзником».

Поистине шекспировские страсти разворачивались и в самой Италии (кстати, в большей части пьес Шекспира события разворачиваются именно в Италии). На рассвете 1 мая главные борцы за капитуляцию генералы Вольф и Рёттигер решились на отчаянную меру – арест назначенных Кессельрингом командующих немецких войск в Италии генералов Шульца и Венцеля. Во главе отряда военной полиции Рёттигер окружил и блокировал их кабинеты, объяснил, что они арестованы и будут до поры содержаться под стражей на рабочем месте. Затем Рёттигер принял на себя командование армейской группой «С». Вольф же провел с Шульцем и Венцелем разъяснительную работу, убеждая, что капитуляция – лучший выход. Те согласились поддержать капитуляцию при одном условии: ее должен одобрить Кессельринг. Генералы примирились, Шульц был освобожден и вновь стал главнокомандующим на итальянском театре.

Новости были тревожными, но британский премьер не терял присутствия духа. Вечером, когда Черчилль расхаживал в курительной комнате в палате общин, один из парламентариев спросил его о положении дел на фронте. Он ответил:

- Ну, оно явно лучше, чем пять лет назад в это же время.

Настроение заметно улучшилось после известия о смерти фюрера. «Как видишь, - телеграфировал он Клементине, все еще находившейся в Советском Союзе, – оба наших главных врага мертвы». Он имел в виду Гитлера и Муссолини.



В Сан-Франциско прошло первое заседание Руководящего комитета конференции Объединенных Наций.

Обсуждали проблему голосования в СБ ООН. Западные страны, их доминионы и союзники продолжали настаивать на простом большинстве, коль скоро располагали им по любому вопросу. Молотов выражал сомнение о том, что «решение вопросов простым большинством голосов обеспечит дружное сотрудничество». Идея права вето для ведущих держав не пользовалась широкой поддержкой. Проблема становилась одной из центральных и пока не имевших решения на учредительной конференции ООН.