Мгновение 25
6 мая. Воскресенье

В Москве всю ночь внимательно ловили любую информацию из Праги. Единственным надежным источником выступало радио. «В ночь на 6 мая пражская радиостанция продолжала призывать к бою и давала указания, куда прибывать специалистам – оружейникам, танкистам и другим, - писал заместитель начальника Генштаба Штеменко. - В городе продолжалось строительство баррикад. Той же ночью радиостанция передала призыв Народной Рады к союзникам о помощи: "Просьба города Праги ко всем союзным армиям. На Прагу наступают немцы со всех сторон. Действуют германские танки, артиллерия и пехота. Прага настоятельно нуждается в помощи. Пошлите самолеты, танки и оружие, помогите, помогите, быстро помогите!"

6 мая в 5 часов утра в эфир полетела еще одна просьба на русском языке… потом из-за атмосферных помех передачу пражской радиостанции поймать долго не удавалось…

Таковы были новости, которые мы получили утром 6 мая. Их по телефону доложили И.В. Сталину, а последний тотчас же спросил А.И. Антонова, может ли Конев начать наступление на Прагу не 7 мая, как намечалось по плану, а немедленно. А.И. Антонов ответил утвердительно, так как срок готовности ударной группировки фронта был определен на 6 мая. Затем последовало указание И.С. Коневу о переходе в наступление 6 мая 1945 года».

Такие же указания получил и командующий 4-м Украинским фронтом генерал армии Еременко, который рассказывал: «Утром 6 мая начались ожесточенные бои между фашистскими войсками и восставшими.

В эти дни спешно заканчивалась подготовка к осуществлению последней операции Красной Армии, в которой решено было использовать войска 1-го, 4-го и 2-го Украинских фронтов, глубоко охвативших с севера, востока и юго-востока вражескую группировку...

60-я армия, проведя в течение ночи с 5 на 6 мая перегруппировку,.. продвинулась на 20 км и… вышла на северо-восточную окраину г. Оломоуц, где встретила упорное сопротивление противника».

Командующий 5-й гвардейской армией 1-го Украинского фронта Алексей Семенович Жадов напишет, что «все общевойсковые и танковые армии 1-го Украинского фронта изготовились к наступлению не к утру 7 мая, как требовала директива Ставки Верховного Главнокомандования, а к утру 6 мая, то есть наступление началось более чем на сутки раньше намеченного срока… При этом, чтобы не терять времени, танковые армии переходили в наступление одновременно с общевойсковыми».

С 12 часов 6 мая началось наступление передовых отрядов ряда армий. «Как только утром передовые отряды армий перешли в наступление, сразу же обнаружились два очень существенных обстоятельства, - обратил внимание командующий 1-м Украинским фронтом маршал Конев. - Во-первых, выяснилось, что противник занимает не сплошную оборону, а из отдельных узлов и очагов сопротивления и опорных пунктов… Во-вторых (и это было особенно важно), передовые отряды сразу установили, что немецко-фашистское командование не обнаружило сосредоточения нашей ударной группировки на левом берегу Эльбы, к западу и северо-западу от Дрездена. Именно поэтому ее внезапный удар обещал дать особенно хорошие результаты…

В четырнадцать часов после мощной артиллерийской подготовки перешли в наступление армии Пухова и Гордова. Сразу же вместе с ними, в их оперативных порядках, двинулись танковые армии Рыбалко и Лелюшенко…»

Ситуация в Праге меж тем складывалась непростая. «К этому времени немецкие войска с танками окружили Прагу, констатировал Штеменко. - Шли тяжелые бои. Повстанцы несли большие потери, но держались стойко».

«К ночи, как назло, пошел проливной дождь, - жаловался Конев. - Темнота хоть глаз выколи. Слякоть, грязь. Наступать нелегко, а ориентироваться еще труднее. Гитлеровцы повсюду оказывали жестокое сопротивление, особенно сильным оно было на левом фланге у Гордова и на всем фронте у Жадова. Здесь вели упорные оборонительные бои части танковой дивизии "Герман Геринг", 20-й танковой дивизии и 2-й мотодивизии противника».

Но танковые клинья 1-го Украинского фронта стремительно продвигались на юг.

6 мая произошло еще одно важное событие, не имевшее отношение к Пражской операции, но имевшее прямое отношение к 1-му Украинскому фронту, часть войск которого несколько недель осаждала Бреслау, оборону которого гитлеровская пропаганда превозносила как символ немецкой стойкости. «В 18 часов командующий обороной Бреслау генерал Никгоф, убедившись в безнадежности дальнейшего сопротивления, капитулировал с сорокатысячным гарнизоном, - замечал Конев. - Город был сдан уже много недель осаждавшей его 6-й армии генерала Глуздовского».

Война еще шла. Но лидеры Большой тройки продолжали обсуждать порядок объявления о Победе. Сталин писал Черчиллю: «Ваше послание от 5 мая относительно времени объявления о дне победы в Европе получил 6 мая.

У меня нет возражений против Вашего предложения о 3 часах по британскому летнему времени, что соответствует 4 часам после полудня по московскому времени. Президента г-на Трумэна я также об этом уведомил».

И действительно уведомил: «Согласен с Вашим предложением, чтобы мы трое – Вы, г-н Черчилль и я – сделали одновременно соответствующие заявления. Г-н Черчилль предлагает это время – три часа после полудня по британскому летнему времени. Что соответствует четырем часам после полудня московского времени и девяти часам утра по вашингтонскому времени. Я уведомил г-на Черчилля, что это время для СССР удобно».

Сам же Черчилль в этот день продолжал обрабатывать Трумэна в антисоветском ключе. Повод для этого был беспроигрышный – пришедшее накануне письмо от Сталина, в котором тот напрочь отвергал западные озабоченности по поводу польского правительства. Черчилль бережно передал американскому президенту содержание этого послания Сталина со следующим комментарием: «Мне кажется, что дальнейшая переписка по этим вопросам ничего не даст, и надо как можно скорее организовать встречу трех глав правительств. Тем временем мы должны твердо удерживать позиции, которых добились или добиваются наши армии в Югославии, Австрии, Чехословакии, на главном, центральном американском фронте и на английском фронте, простирающемся до Любека, включая Данию (выделено Черчиллем – В.Н.)».

Одновременно Черчилль наставлял на путь истинный фельдмаршала Александера, который писал премьеру: «Позиции Тито… сейчас гораздо более сильны с военной точки зрения, чем он предвидел в бытность мою в Белграде, и он желает воспользоваться этим. В то время он надеялся вступить в Триест после того, как я окончательно уйду оттуда. Сейчас он хочет обосноваться там, а мне разрешить лишь право пользования.

Мы должны учитывать, что после нашей встречи он побывал в Москве. Я полагаю, что он будет придерживаться нашего первоначального соглашения, если его можно будет уверить в том, что, когда Триест мне больше не понадобится в качестве базы для моих сил в Австрии, ему будет дозволено включить его в состав своей Новой Югославии».

В ответ Черчилль разъяснил фельдмаршалу «нашу политическую точку зрения»: «Я очень рад, что Вы вошли в Триест, Горицию и Монфальконе вовремя, с тем, чтобы просунуть ногу в дверь. Тито, поддерживаемый Россией, будет усиленно напирать, но не думаю, чтобы они посмели атаковать Вас в вашем нынешнем положении… Не может быть и речи о том, чтобы Вы заключили с ним какое-либо соглашение о включении Истрии или какой-либо части довоенной Италии в его Новую Югославию. Судьба этой части мира оставляется для решения за столом мирной конференции, и Вы, безусловно, должны поставить его об этом в известность (выделено Черчиллем – В.Н.)».



Шестого мая было жарким днем в германской ставке и в ставке союзников в Реймсе. Кейтель в 14.12 потребовал наискорейшего отвода войск группы армий «Центр», «Австрия» и «Юго-Восток» в полосу действий американцев. «К этому вынуждали доклады с фронта, - замечал Штеменко. - Оттуда сообщали, что Красная Армия переходит в наступление на пражском направлении. Кессельрингу было приказано не препятствовать любому продвижению американцев на восток в протекторат (так гитлеровцы называли Чехословакию)».

Дёниц не дал Фридебургу санкции на подписание капитуляции. Вместо этого он предпринял последнюю попытку затянуть переговоры и сыграть на раскол союзников, послав генерал-полковника Альфреда Йодля, начальника штаба, в Реймс. Его задача заключалась в том, чтобы осуществить капитуляцию только на Западе.

Йодль прибыл в Реймс вечером. Эйзенхауэр не снизошел до переговоров с ним. С Йодлем вели переговоры генералы Смит и Стронг. Основные аргументы германской ставки: немцы готовы и желают капитулировать перед Западом, но не перед Красной Армией. Дёниц прикажет всем немецким войскам, остающимся на Западном фронте, сдаться - независимо от реакции объединенного англо-американского командования на предложение о капитуляции. Йодль откровенно заявил о намерении «сохранить для германской нации возможно большее число немцев и спасти их от большевизма». Он уверял, что ничто не может заставить войска генералов Лёра и Рендулича, фельдмаршала Шёрнера исполнить приказ о капитуляции, пока они имеют возможность уйти в районы, оккупированные американскими войсками».

Смит ответил, что капитуляция должна быть всеобщей перед всеми союзниками. Йодль попросил двое суток на то, «чтобы необходимые указания дошли до всех немецких частей». Смит ответил, что это невозможно. После этого переговоры тянулись еще с час.

К начальнику советской военной миссии генералу Суслопарову вечером же прилетел адъютант Эйзенхауэра. Он передал приглашение главнокомандующего срочно прибыть в его штаб. «Д. Эйзенхауэр принял И.А. Суслопарова в своей резиденции, - рассказывал Штеменко.- Улыбаясь, он сказал, что прибыл гитлеровский генерал Йодль с предложением капитулировать перед англо-американскими войсками и воевать против СССР.

- Что Вы, господин генерал, на это скажете? – спросил Д. Эйзенхауэр.

Суслопаров тоже улыбался… Начальник советской военной миссии ответил главе англо-американского командования, что существуют обязательства, совместно принятые членами антигитлеровской коалиции, относительно безоговорочной капитуляции противника на всех фронтах…

Д. Эйзенхауэр поспешил сообщить, что он потребовал от Йодля полной капитуляции и не примет никакой иной. Немцы были вынуждены согласиться с этим. Затем главнокомандующий просил Суслопарова сообщить в Москву текст капитуляции, получить там одобрение и подписать его от имени Советского Союза… Германское командование обязывалось отдать приказ о прекращении военных действий в 00 часов 01 минуту (по московскому времени) 9 мая».

Эйзенхауэр прекрасно понимал, что Йодль пытается выиграть время, чтобы как можно больше немцев - военных и гражданских - могли переправиться через Эльбу и убежать от советских войск. Но, надо отдать ему должное, Эйзенхауэр проявил безусловную твердость.

Генерал фон Типпельскирх не скрывал крайнего разочарования в американском командовании: «Что же касается примерно двух миллионов человек из состава трех групп армий в Чехии, Моравии, Австрии и Югославии, о них вопрос… оставался нерешенным. Все старания путем затяжки переговоров дать армиям, оборонявшимся на русском фронте, время для отступления окончились крахом из-за беспощадного ультиматума Эйзенхауэра, потребовавшего 6 мая в Реймсе безоговорочной капитуляции на всех фронтах…

Не помогли и настойчивые уверения Йодля в том, что ни один немец, не желающий быть навеки проклятым своим народом, не может подписать документ, передающий в руки русских сотни тысяч немцев».

Смит передал жесткий ответ Эйзенхауэра Йодлю, который телеграфировал Дёницу: «Генерал Эйзенхауэр настаивает на том, чтобы мы подписали сегодня. В противном случае союзные фронты будут закрыты для лиц, пытающихся капитулировать в индивидуальном порядке. Я не вижу никакой альтернативы; хаос или подписание. Прошу Вас подтвердить мне немедленно по радио, что я уполномочен подписать капитуляцию».

Дёниц был взбешен. Он назвал требования Эйзенхауэра «выкручиванием рук». Тем не менее он был вынужден принять их, утешая себя тем, что за 48 часов сможет еще отвести значительную часть войск на Запад.

Сразу после полуночи Дёниц послал Йодлю телеграмму: «Вам предоставляется полное право подписать капитуляцию на изложенных условиях».

Читали эту условия и в Москве, причем с ответом не спешили, дожидаясь мнения Сталина. Читал их и человек, который оказался в крайне затруднительном положении – генерал Суслопаров. «Начальнику советской военной миссии оставалось весьма немного времени, чтобы получить инструкции своего правительства, - подчеркивал Штеменко. - Не мешкая, он передал телеграмму в Москву о предстоящем акте подписания капитуляции и текст протокола; просил указаний. Пока телеграмма И.А. Суслопарова была доложена по назначению, прошло несколько часов.

В Реймсе перевалило за полночь, наступило время подписывать капитуляцию. Инструкции же из Москвы не приходили. Положение начальника советской военной миссии было весьма сложным. Все теперь упиралось в него. Ставить свою подпись от имени Советского государства или отказаться?»