Мгновение 27
8 мая. Вторник

Для Советского Союза война не закончилась. Размах операций, которые Красная армия продолжала 8 мая, передавал начальник штаба 2-го Украинского фронта Матвей Васильевич Захаров: «С утра 8 мая на огромном фронте от Дрездена до Дуная в наступление включились все армии трех фронтов. В течение дня продвигавшиеся с севера к Праге войска 1-го Украинского фронта сначала танковыми, а затем и общевойсковыми соединениями преодолели перевал через Рудные горы и начали форсированный марш к столице Чехословакии.

В свою очередь войска 2-го и 4-го Украинских фронтов создали условия для подхода к Праге с южного и восточного направлений. Население чешских городов и сел встречало советские войска хлебом-солью. В окнах домов вывешивались национальные флаги Чехословакии и Советского Союза».

Командующий 4-м Украинским фронтом генерал армии Еременко рассказывал, как «рано утром 8 мая войска 60, 38 и 1-й гвардейской армий в тесном взаимодействии штурмом овладели важным оперативно-стратегическим пунктом обороны противника, г. Оломоуц, после чего немедленно повели стремительное наступление на Прагу, выдвинув свои подвижные группы…

Рано утром 8 мая специально подготовленные и проинструктированные офицеры от наших дивизий были направлены к командованию соответственно противостоящих немецких дивизий и вручили наш ультиматум. Некоторые командиры немецких дивизий даже не приняли наших офицеров, большинство же оставило наш ультиматум без ответа».

Похоже, уже и отвечать было некому. Генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер, судя по его показаниям, которые он даст в мае 1947 года, в тот день потерял управление войсками и не отдал им приказа о капитуляции, которая была уже подписана в Реймсе: «Утром 8 мая 1945 года я довел до сведения командующих 4-й танковой армией – генерала Глезера и 17-й пехотной армией – генерала фон Гассе о том, что поступил приказ о всеобщей капитуляции, и указал им, что приказ этот, как противоречащий предыдущим приказам главной ставки, не выполнять, а руководствоваться приказом об отводе войск к германской границе… С командующим 1-й танковой армией – генералом Нерингом и 7-й пехотной армией – генералом фон Обстфельдером к моменту получения приказа о капитуляции я связи уже не имел и после этого с ними больше не встречался…

В 9 часов утра 8 мая я выехал из своего командного пункта близ города Кениггрец (Чехословакия) в сопровождении нескольких офицеров моего штаба, в том числе начальника штаба армейской группировки «Центр» генерал-лейтенанта Нацмера, в расположение частей 4-й танковой армии». Однако добраться до места Шёрнеру не удалось.

«Абсолютно необъяснимый для меня прорыв русских танков на широком фронте через горы Эрцгебирге, распространившийся на западном берегу Эльбы, рассеял мою штабную колонну в районе города Зальц (Чехословакия), так что с этого момента я был лишен возможности управлять войсками. На аэродроме Зальц уже горели ангары и бараки. Большая часть сотрудников штаба, вероятно, погибла или попала в плен».

Шёрнеру сильно повезло, что он сам тогда не был убит и не попал в плен. И только из-за того, что танкистам Конева было не до немецких штабов. В мемуарах Ивана Степановича читаем: «На рассвете в полосе действий армии Лелюшенко произошло событие, в тот момент не обратившее на себя особого внимания… Стремительно продвигаясь вперед днем и ночью и громя все, что попадалось на пути, 5-й гвардейский мехкорпус под командованием генерал-майора И.П. Ермакова между Яромержем и Жатецем (северо-западнее Праги) с ходу разгромил и уничтожил большую штабную колонну немцев. Разгромил и пошел дальше. Было некогда останавливаться, задерживаться, разбирать документы.

Что это была за колонна, мы узнали уже потом, только после салюта Победы. Тогда выяснилось, что танкисты Ермакова уничтожили пытавшийся уйти к американцам штаб группы армий "Центр" генерал-фельдмаршала Шёрнера».

Сам генерал-фельдмаршал сбежал: «Я и мой начальник штаба Нацмер бросили по дороге свои бронемашины и с несколькими оставшимися офицерами штаба пошли в город Зальц. В тот же день, 8 мая 1945 года я дал задание Нацмеру установить связь с американским командованием и определить создавшееся положение. Он ушел к американцам и больше ко мне в город Зальц не вернулся».

Тактику Шёрнера пытался объяснить генерал фон Типпельскирх: «Командование группы армий "Центр" нашло отчаянный выход из своего тяжелого положения. Оно попыталось организовать массовое бегство трех армий к демаркационной линии, чтобы спасти возможно больше людей от русских и восставших между тем чехов». Но командование западных союзников Типпельскирха сильно разочаровало. «В Чехии американцы не позволили немецким войскам сдаться им в плен».

Ну а войскам 1-го Украинского фронта Конева действительно было не до остановок: «Одна за другой наши части вступали на территорию Чехословакии. Огромной радостью, хлебом и солью встречало их чешское население. Советских воинов угощали молоком, а кое-где и вином. Отовсюду неслись взволнованные возгласы…

В тот же день 5-я гвардейская армия Жадова во взаимодействии с частями армии Гордова, Рыбалко и 2-й армии Войска Польского полностью овладела Дрезденом и с ходу продвинулась еще на 25 км…

В 20 часов я, выполняя указание Ставки, приказал передать по радио обращение ко всем немецко-фашистским войскам, находившимся на территории Западной Чехословакии, об их безоговорочной капитуляции… Наступила трехчасовая пауза. Я находился на своем КП, на северо-западной окраине Дрездена…

Ровно в 23 часа войска фронта в соответствии с приказом обрушили на немцев мощный огневой шквал и возобновили наступление. Вперед уже двинулись не только армии, входившие в главную и вспомогательные ударные группировки, но и вообще все двенадцать армий фронта».

Продолжали военные действия в Прибалтике и войска 3-го Белорусского фронта маршала Василевского, его 48-я армия генерал-лейтенанта Гусева выкуривала остатки немецких частей из плавней. «Не успел он развернуть эту операцию в полную силу, - рассказывал заместитель командующего фронтом Иван Христофорович Баграмян, - как мне позвонил генерал А.И. Антонов и передал указание И.В. Сталина - во избежание ненужного кровопролития предъявить гитлеровским недобиткам ультиматум. 8 мая мы разбросали в расположении фашистских войск листовки с текстом написанного мною ультиматума. Срок сдачи оружия был установлен до 10.00 9 мая».

В отношении части Курляндской группы войск это подействовало. 8 мая прекратили сопротивление группировки, дислоцированные между Тукумсом и Либавой, а также восточнее Данцига и на косе Путцигер-Нерунг – северо-восточнее Гдыни.

Советские Вооруженные Силы продолжали ожесточенные боевые действия, наши солдаты и офицеры гибли в боях.

Но мир уже широко праздновал ту Победу, которая была добыта кровью, ратным и трудовым подвигом в первую очередь нашего народа. Подождать с празднованием победы до того, как умолкнут пушки и будет заключен мир, и как просил об этом Сталин, западные лидеры не могли.



Утром 8 мая Уинстон Черчилль работал в постели над своим выступлением. Также из постели он направил запрос городским властям Лондона: премьер желал убедиться, что в ходе торжеств в столице не возникнет дефицита пива.

Выйдя из спальни, он направился в штабной кабинет - с бутылкой шампанского, большим куском швейцарского сыра грюйер и запиской: «Капитану Пиму и его сотрудникам от премьер-министра в честь дня Победы в Европе». От супруги Клементины из Москвы пришла поздравительная телеграмма: «В этот необыкновенный день все мои мысли с тобой. Без тебя его бы не было».

В Москву Черчилль написал Сталину: «Я только что получил Ваше послание, а также прочитал письмо от генерала Антонова генералу Эйзенхауэру, в котором предлагается, чтобы объявление о капитуляции Германии было бы отложено до 9 мая 1945 г. Для меня было невозможно отложить мое заявление на 24 часа, как Вы это предлагаете… Полагаю, что президент Трумэн делает свое заявление сегодня в 9 часов утра по американскому времени, и я надеюсь, что Вы с соответствующими оговорками сможете сделать Ваше заявление, как это было условлено».

Это послание Черчилля - о времени объявления Победы - было передано из британского правительства в СССР в наркомат иностранных дел только в 16.55 по московскому времени, то есть тогда, когда Черчилль уже сделал свое заявление.

После часа дня Черчилль отправился в Букингемский дворец, где обедал с королем. «Мы поздравили друг друга с окончанием европейской войны, - записал король в дневнике. – День, которого мы так ждали, наконец-то настал, и мы можем возблагодарить Бога за то, что наши бедствия уже позади».

Вернувшись на Даунинг-стрит, в три часа дня Черчилль выступил по радио с обращением к британскому народу, описал переговоры о капитуляции и объявил: «Война с немцами закончена». Затем он напомнил, что предстояло еще выиграть войну с Японией. Завершил выступление Черчилль словами:

- Вперед, Британия!

Клементина слушала выступление мужа по радио в английском посольстве в Москве. С ней в тот момент находился и бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио, которого в конце апреля освободили из концлагеря, как мы помним, танкисты армии Лелюшенко недалеко от Берлина.

Завершив выступление, Черчилль на машине едва продрался сквозь огромную толпу, собравшуюся около парламента.

- Каждый из нас совершает ошибки, - сказал он членам палаты общин. – Но сила парламентских институтов проявила себя в самый нужный момент, когда шла самая жесткая и затяжная война, и отстояла все основополагающие принципы демократии.

Вечером в Лондоне продолжались торжества, и Черчилль снова вышел на балкон своей резиденции и произнес еще одну краткую речь.

- Враг повержен, - сказал он, - и ждет нашего суда и нашей милости.

Затем принялся разбирать почту. Одна из телеграмм была от британского временного поверенного в Москве Фрэнка Робертса. Тот сообщал, что русские раздраженно реагируют на британскую озабоченность судьбой пятнадцати польских политиков, которые были арестованы около Варшавы за антисоветскую деятельность. «Нас совершенно не интересует, что говорит советская пропаганда, - ответил Черчилль. – У нас больше нет никакого желания вести с советским правительством подробные дискуссии по поводу их взглядов и действий». Эта телеграмма была отправлена в Москву за два часа до полуночи.

Но Черчилль не был бы самим собой, если бы одновременно не написал в Москву Клементине: «Было бы хорошо, если бы завтра, в среду, ты обратилась по радио к русскому народу при условии, что это будет приятно Кремлю. Если это возможно, то передай им от меня следующее послание: "Здесь, в нашем островном государстве, мы сегодня очень часто думаем о вас и шлем вам из глубины наших сердец пожелания счастья и благополучия"».



В Париже почти миллионная толпа шествовала вслед за генералом Шарлем де Голлем по Елисейским полям до Триумфальной арки. Перед волнующимся морем голов и французских триколоров глава Временного правительства Франции произнес:

- Слава! Вечная слава нашим армиям и их руководителям! Слава нашему народу, которого не сломили и не согнули страшные испытания! Слава Объединенным Нациям, которые смешали свою кровь с нашей кровью, свои страдания с нашими стараниями, свои надежды с нашими надеждами и которые сегодня торжествуют вместе с нами! Да здравствует Франция!

Французская армия тоже еще продолжала военные действия – против борцов за независимость Алжира. Историк Марк Ферро меланхолично замечал: «И разве кому-то было интересно знать, что 8 мая 1945 года, в день празднования Победы, в алжирском городе Константина в результате подавления восстания при помощи авиации погибло свыше 15 тысяч человек».



В Соединенных Штатах еще ночью было получено послание Сталина с просьбой отложить заявление до 9 мая. Но президенту Трумэну его докладывать не спешили. Он увидел его на своем столе в 7 часов утра 8 мая.

В этот день Трумэн отмечал свой 61-й год рождения, и с утра был занят приемом поздравлений по поводу двойного праздника.

Советское посольство всю ночь и все утро пыталось узнать по телефону судьбу послания от Сталина. Но тщетно.

В 9 утра Трумэн выступил по радио. И только в 11 утра в посольстве получили письмо на имя посла Андрея Андреевича Громыко (который вообще-то был в Сан-Франциско), написанное адмиралом Леги и подписанное президентом: «Прошу сообщить маршалу Сталину, что его послание мне было получено в Белом доме в час ночи сегодня. Однако, когда послание поступило ко мне, приготовления продвинулись вперед настолько, что оказалось невозможным рассмотреть вопрос об отсрочке объявления мною о капитуляции Германии».

Это послание Трумэна будет получено в Москве только в 10 вечера по московскому времени, то есть через шесть часов после того, как и Черчилль, и Трумэн уже сделали заявления по радио о долгожданной Победе. Вместо запланированного одновременного заявления трех лидеров последовали заявления руководителей Великобритании и США, которые информировали об этом Сталина постфактум. Проигнорировав просьбу главы страны, внесшей основной вклад в разгром нацизма.

Если Черчилль в своем выступлении говорил о советском союзнике, то Трумэн не упомянул его вообще.

Правда, президент США отправил Сталину в тот день послание, в котором были следующие слова: «Вы продемонстрировали способность свободолюбивого и в высшей степени храброго народа сокрушить злые силы варварства, как бы мощны они ни были. По случаю нашей общей победы мы приветствуем народ и армии Советского Союза и их превосходное руководство».

Америка тоже уже широко праздновала. «И началось, - вспоминал Громыко. - День Победы запомнился мне бесконечным потоком поздравлений. Они нахлынули со всех сторон. Звонили самые разные люди, знакомые и незнакомые, в том числе Юджин Орманди, Чарли Чаплин, дипломаты, государственные деятели, представители различных американских общественных организаций и, конечно, часто бывавшие в советском посольстве эмигранты из нашей страны, у которых не завяла патриотическая душа.

Через некоторое время позвонила Лидия Дмитриевна (она в то время находилась в Вашингтоне) и прерывающимся от волнением голосом сообщила:

- К нам в посольство без конца идут люди, у ворот выстроилась огромная очередь. Все радуются и поздравляют. Тысячи людей ждут, что ты выйдешь и скажешь им речь. Мы объясняем, что посла нет, он в Сан-Франциско, а они все равно стоят, говорят: «Пусть русские выходят, мы их будем поздравлять. Эта победа – наша общая радость».

А в Сан-Франциско глава советской делегации на Учредительной конференции ООН, зампред Совнаркома и ГКО, нарком иностранных дел Молотов устроил прием для делегатов конференции и прессы. Поскольку в СССР о Дне Победы еще не было официально объявлено, прием был назначен якобы в честь глав украинской и белорусской делегаций Дмитрия Захаровича Мануильского и Кузьмы Венедиктовича Киселева, впервые в тот день появившихся в зале заседаний. Но все равно поздравить с Победой пришли все главы делегаций и министры иностранных дел стран-участниц. В сообщении ТАСС об этом событии советские граждане прочли: «На приеме присутствовали сотни делегатов, в том числе Стеттиниус, Иден, А. Кларк Керр, премьер Южно-Африканского Союза Смэтс, делегаты Югославии Шубашич, Жупович, Симич, представитель Чехословакии Масарик, представитель Канады Кинг, представитель Новой Зеландии Фрэзер» и так далее: большой список глав правительств, министров, должностных лиц. «Прием происходил в атмосфере сердечной дружбы по отношению к Советскому Союзу».

Киселев в воспоминаниях насчитает на том приеме семьсот человек. И добавит: «На приеме были произнесены тосты в честь победы над гитлеровской Германией, в честь содружества Объединенных Наций и другие. Все члены белорусской делегации, в том числе и я, сильно волновались, идя на первый дипломатический прием. Наши более опытные товарищи успокаивали нас, давали ценные советы».

Молотов предложил почтить память павших минутой молчания.

Многочисленные представители прессы рвали Молотова на части и предлагали выступить с официальным заявлением в связи с Победой. Но он ждал заявления Сталина.

В тот день Молотов сделал еще одну важную вещь. Поздравил с 16-летием свою дочь Светлану. Мою маму.



О том, как был подписан Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил, расскажут непосредственные участники этого поистине исторического события. Прежде всего, Маршал Советского Союза, заместитель наркома обороны Георгий Константинович Жуков: «Рано утром 8 мая в Берлин прилетел А.Я. Вышинский. Он привез всю нужную документацию по капитуляции Германии и сообщил состав представителей от Верховного командования союзных войск.

С утра 8 мая начали прибывать в Берлин журналисты, корреспонденты всех крупнейших газет и журналов мира, фоторепортеры…

В середине дня на аэродром Темпельхоф прибыли представители Верховного командования союзных войск… маршал авиации Великобритании Артур В. Теддер, командующий стратегическими воздушными силами США генерал Карл Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Ж. де Латр де Тассиньи… С аэродрома союзники прибыли в Карлсхорст, где было решено принять от немецкого командования безоговорочную капитуляцию.

На тот же аэродром из города Фленсбурга прибыли под охраной английских офицеров генерал-фельдмаршал Кейтель, адмирал флота фон Фридебург и генерал-полковник авиации Штумпф, имевшие полномочия от Дёница подписать акт безоговорочной капитуляции Германии».

О своем путешествии в Берлин генерал-фельдмаршал Кейтель напишет в камере смертников в Нюрнберге: «8 мая, после возвращения Йодля 7 мая из ставки генерала Эйзенхауэра в Реймсе, я по поручению гросс-адмирала… на английском транспортном самолете вылетел в Берлин… Мы сначала полетели в Штендаль. Там была сформирована эскадрилья пассажирских самолетов под командой маршала авиации – полномочного представителя генерала Эйзенхауэра. После своего рода круга почета она приземлилась (мой самолет сел последним) на аэродром Темпельхоф. Английская и американская делегации были встречены почетным караулом русских, гремел военный оркестр. Мы смогли издали, с места нашей посадки, наблюдать за этой церемонией. К нам был прикомандирован русский офицер; мне сказали, что он обер-квартирмейстер генерала Жукова. Он ехал в машине со мной. За нами следовали остальные машины моего сопровождения».

Этим «обер-квартирмейстером» был отвечавший за германскую делегацию в Берлине заместитель наркома внутренних дел и будущий председатель КГБ СССР Иван Александрович Серов, который тоже поделится воспоминаниями: «Кейтель, услышав музыку военного оркестра, поправил свою фуражку и с наглым видом направился в сторону почетного караула. Я рукой показал: стой!..

В свою машину я посадил Кейтеля, остальных в другую машину. В машине я с удовольствием задал Кейтелю вопрос:

- В каком году прошлого века был русский комендант Берлина?

Он ответил:

- В 1813 году.

Далее я спросил:

- А кто был комендантом Берлина в то время?

Кейтель не помнит. Я спокойно сказал:

- Генерал-аншеф граф Чернышев.

А затем добавил, что сейчас комендантом Берлина назначен командующий 5-й ударной армией генерал-полковник Берзарин… Кейтель, выглядывая из машины и видя разрушенные дома и кварталы, качал головой и делал замечания о больших разрушениях. Я ему на это сказал, что «ваши фашистские головорезы у нас в СССР разрушили сотни городов и деревень и истребили миллионы жителей». Он замолчал.

Привезли мы всех в бывшее инженерное училище в Карлхорст и разместили в приготовленных домиках, где они отдохнули и перекусили».

Продолжал рассказ о том дне маршал Жуков: «Здесь, в Карлхорсте, в восточной части Берлина, в двухэтажном здании бывшей столовой немецкого военно-инженерного училища подготовили зал, где должна была проходить церемония подписания акта…

Не успели мы войти в помещение, отведенное для беседы, как туда буквально хлынул поток американских и английских журналистов и с места в карьер начали штурмовать меня вопросами. От союзных войск они преподнесли мне флаг дружбы, на котором золотыми буквами были вышиты слова приветствия Красной Армии от американских войск…

Генерал-фельдмаршал Кейтель и его спутники в это время находились в другом здании».

Кейтель запомнил: «Нас привезли в небольшую просторную виллу рядом с казармой саперно-инженерного училища. Было примерно 13 часов. Нас оставили одних. Порой появлялся какой-нибудь репортер – нас фотографировали; иногда к нам заходил русский офицер-переводчик…

Около 15 часов русская официантка подала нам обильный завтрак. Терпение наше подверглось первому испытанию. Часов в 17 нас перевели в другое здание и там устроили ланч; больше ничего не произошло. Мне вернули мои полномочия, заметив, что с ними все в порядке. Около 22 часов терпение мое иссякло, и я официально запросил: когда же состоится акт подписания. Ответ гласил: примерно через час».

Маршал Жуков описывал события того вечера, везде указывая московское время, центрально-европейское время отставало на два часа. «В 23 часа 45 минут Теддер, Спаатс и Латр де Тассиньи… и другие собрались у меня в кабинете, находившемся рядом с залом, где должно было состояться подписание немцами акта безоговорочной капитуляции.

Ровно в 24 часа мы вошли в зал.

Начиналось 9 мая 1945 года…

Все сели за стол. Он стоял у стены, на которой были прикреплены государственные флаги… В зале за длинными столами, покрытыми зеленым сукном, расположились генералы Красной Армии…

Первым, не спеша и стараясь сохранить видимое спокойствие, переступил порог генерал-фельдмаршал Кейтель, ближайший сподвижник Гитлера. Выше среднего роста, в парадной форме, подтянут. Он поднял руку со своим фельдмаршальским жезлом, приветствуя представителей Верховного командования. За Кейтелем появился генерал-полковник Штумпф. Невысокого роста, глаза полны злобы и бессилия. Одновременно вошел адмирал флота фон Фридебург, казавшийся преждевременно состарившимся».

Кейтель: «Нас сразу же провели к стоявшему поперек длинному столу с тремя стульями – для меня и для обоих сопровождавших меня лиц. Зал был заполнен до самого последнего уголка и ярко освещен многочисленными "юпитерами". Поперечный и три продольных ряда стульев были плотно заняты сидящими. На председательском месте за торцовым столом сидел генерал Жуков, справа и слева от него – уполномоченные Англии и Америки».

Жуков: «Встав, я сказал:

- Предлагаю немецкой делегации подойти сюда, к столу. Здесь вы подпишите акт безоговорочной капитуляции Германии…

Поправив монокль, Кейтель сел на край стула и слегка дрожавшей рукой подписал пять экземпляров акта. Тут же поставили подписи Штумпф и Фридебург…

Кейтель встал из-за стола, надел правую перчатку и вновь попытался блеснуть военной выправкой. Но это у него не получилось, и он тихо отошел за свой стол».

Кейтель: «Торжественный церемониал начался несколькими вступительными словами. Затем Жуков спросил меня, прочел ли я акт о капитуляции. Я ответил: «Да». Второй вопрос гласил: готов ли я признать его, поставив свою подпись? Я снова ответил громким «да». Сразу же началась процедура подписания,.. я первым поставил свою подпись».

Акт о военной капитуляции гласил: «1. Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени Германского Верховного Командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием, - Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному Командованию Союзных Экспедиционных сил.

2. Германское Верховное командование немедленно издаст приказы всем немецким командующим сухопутными, морскими и воздушными силами и всем силам, находящимся под германским командованием, прекратить военные действия в 23-01 час по Центрально-Европейскому времени 8 мая 1945 года, остаться на своих местах, где они находятся в это время, и полностью разоружиться, передав все их оружие и военное имущество местным союзным командующим или офицерам, выделенным представителями Союзных Военных Командований, не разрушать и не причинять никаких повреждений пароходам, судам и самолетам, их двигателям, корпусам и оборудованию, а также машинам, вооружению, аппаратам и всем вообще военно-техническим средствам ведения войны…»

От имени Германского Верховного Командования подписали Кейтель, Фридебург и Штумпф.

Ниже, под припиской: «В присутствии», поставили свои подписи Жуков - по уполномочию Верховного Главнокомандования Красной Армии и Главный маршал авиации Теддер – по уполномочию Верховного Командующего Экспедиционными Силами Союзников.

Еще ниже: «При подписании также присутствовали в качестве свидетелей». И подписи: Командующий Стратегическими Воздушными Силами США генерал Спаатс, Главнокомандующий Французской армией генерал Делатр де Тассиньи.

Жуков посмотрел на часы: «В 0 часов 43 минуты 9 мая 1945 года подписание акта безоговорочной капитуляции Германии было закончено. Я предложил немецкой делегации покинуть зал.

От имени советского Верховного Главнокомандования я сердечно поздравил всех присутствовавших с долгожданной победой. В зале поднялся невообразимый шум. Все друг друга поздравляли, жали руки. У многих на глазах были слезы радости.

Потом состоялся прием, который прошел с большим подъемом. Обед удался на славу! Наши хозяйственники во главе с начальником тыла генерал-лейтенантом Н.А. Антипенко и шеф-поваром В.М. Петровым приготовили отличный стол, который имел большой успех у наших гостей».

Жуков предложил тост за Победу и боевое братство. После чего, запомнил Серов, «выступили маршал авиации Теддер, за ним Делатр де Тассиньи и командующий ВВС США Спаатс. Потом уже произвольно подходили наши генералы и провозглашали тосты. Потом на радостях танцевали, в том числе и Жуков неплохо сплясал».

Жуков даже и не думал это отрицать: «Праздничный ужин закончился утром песнями и плясками. Я тоже не удержался и, вспомнив свою юность, сплясал "русскую". Расходились и разъезжались под звуки канонады, которая производилась из всех видов оружия по случаю победы. Стрельба шла во всех районах Берлина и его пригородах. Стреляли вверх, но осколки мин, снарядов и пуль падали на землю, и ходить утром 9 мая было не совсем безопасно».

Стрельба запомнилась и Серову: «Когда под утро вышли к домам, то слышалась пальба из автоматов, и даже пушек, вверх, и нередко было слышно, как по крышам падали осколки снарядов.

Но ничего не поделаешь, победа должна быть отмечена».

По воспоминаниям Кейтеля, его со свитой после подписания «привели на нашу небольшую виллу; здесь в нашем первом месте пребывания во второй половине дня, стол уставили закусками и различными винами, а в остальных комнатах устроили спальни – для каждого отдельная постель с чистым бельем… Через полчаса явился обер-квартирмейстер Жукова и пригласил нас к столу, но сам просил извинить его, так как он должен удалиться. Блюда были гораздо скромнее, чем те, к которым мы привыкли, но пришлось довольствоваться этим. Тем не менее я не преминул заметить, что мы к такой роскоши и к такому богатому столу непривычны. Он явно почувствовал себя польщенным этой репликой. Мы полагали, что заставленный закусками стол означает конец этого пиршества в гостях у палачей. Но когда мы уже остаточно насытились, вдруг подали горячие блюда, жаркое и т.п. А на десерт – свежезамороженную клубнику, которую я ел первый раз в жизни. Этот десерт явно был из берлинского ресторана Шлемера, да и вина были того же происхождения».

А как же генерал Суслопаров? О его судьбе поведал Штеменко. «На процедуре подписания Акта о капитуляции присутствовал и И.А. Суслопаров. Только здесь он узнал, что Сталин лично по телефону сообщил Вышинскому, что не имеет претензий к действиям Суслопарова в Реймсе». Трибунал отменялся.

Стреляли в ту ночь не только в Берлине, но и во всей Германии, да и не только там. Маршал Рокоссовский въезжал «в город, где разместился наш штаб. И вдруг улицы озарились ярким светом. Вспыхнули фонари и окна домов. Это было так неожиданно, что я растерялся. Не сразу пришла догадка, что это конец затемнению. Кончена война! И только тогда я понял значение неумолчной трескотни выстрелов. Пора положить конец этому стихийному салюту. Отдаю распоряжение прекратить стрельбу». Да куда там…

А Сталин 8 мая подписал Постановление ГКО № 8450с: «1. Командировать члена Государственного Комитета Обороны т. Микояна и Начальника Тыла Красной Армии т. Хрулева в г. Берлин, сроком на 10-15 дней, поручив им оказать Военному Совету 1-го Белорусского фронта помощь в организации снабжения населения г. Берлина и образовании до 15 июня с.г. запасов продовольствия для передачи городскому самоуправлению г. Берлина на нужды снабжения населения города, за счет проведения заготовок на территории Германии и за счет трофейных ресурсов, имеющихся на 1 Украинском, 1 Белорусском и 2 Белорусском фронтах».



Ожиданиями важных новостей, которые вернут мир, жила вся наша страна. И к Победе готовились.

Восьмым мая датирован Указ Президиума Верховного Совета ССР: «В ознаменование победоносного завершения Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков и одержанных исторических побед Красной Армии, увенчавшихся полным разгромом гитлеровской Германии, заявившей о безоговорочной капитуляции, установить, что 9 мая является днем всенародного торжества – ПРАЗДНИКОМ ПОБЕДЫ.

9 мая считать нерабочим днем».

Недалеко от Кремля, в здании Генерального штаба ожидал Сергей Матвеевич Штеменко: «Та ночь казалась удивительно короткой и не похожей на другие. О сне не могло быть и речи. Все ждали. И все мыслями были там, в Карлхорсте, где в эти часы заканчивались последние приготовления к подписанию капитуляции Германии».

Нарком военно-морского флота СССР адмирал флота Николай Герасимович Кузнецов вечером 8 мая выезжал из Кремля через Спасские ворота. «Красная площадь, запруженная народом, ликовала. Ожидали очередного крупного салюта. Качали встречавшихся военных: летчиков, танкистов, офицеров и рядовых. Неподдельные чувства радости охватили в эти минуты всех без исключения.

Поздно ночью мне позвонил А.Н. Поскребышев, обычно скупой на разговоры даже с друзьями, и сообщил, что капитуляция Германии подписана».

Наступил ДЕНЬ ПОБЕДЫ!